Неточные совпадения
«Вот об этих русских
женщинах Некрасов забыл написать. И никто не написал, как значительна их роль в деле воспитания русской души, а может быть, они прививали народолюбие больше, чем книги людей, воспитанных ими, и более
здоровое, — задумался он. — «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», — это красиво, но полезнее войти в будничную жизнь вот так глубоко, как входят эти, простые, самоотверженно очищающие жизнь от пыли, сора».
Пред ним встала дородная, обнаженная
женщина, и еще раз Самгин сердито подумал, что, наверное, она хотела, чтоб он взял ее. В любовнице Дронова есть сходство с Мариной — такая же стройная,
здоровая.
«Зачем этой
здоровой, грудастой и, конечно, чувственной
женщине именно такое словесное облачение? — размышлял Самгин. — Было бы естественнее и достоверней, если б она вкусным своим голосом говорила о боге церковном, боге попов, монахов, деревенских баб…»
Удивительна была каменная тишина теплых, лунных ночей, странно густы и мягки тени, необычны запахи, Клим находил, что все они сливаются в один — запах
здоровой, потной
женщины. В общем он настроился лирически, жил в непривычном ему приятном бездумье, мысли являлись не часто и, почти не волнуя, исчезали легко.
«А почему ж нет? — ревниво думал опять, —
женщины любят эти рослые фигуры, эти открытые лица, большие
здоровые руки — всю эту рабочую силу мышц… Но ужели Вера!..»
— Бабушка! — с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она зовет меня: еду, еду! Ведь там тишина,
здоровый воздух,
здоровая пища, ласки доброй, нежной, умной
женщины; и еще две сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
Тетушка Катерина Ивановна была шестидесятилетняя
здоровая, веселая, энергичная, болтливая
женщина. Ростом она была высока и очень полная, на губе у нее были заметны черные усы. Нехлюдов любил ее и с детства еще привык заражаться ее энергиею и веселостью.
Эту почетную должность занимала
здоровая, краснощекая вдова какого-то звенигородского чиновника, надменная своим «благородством» и асессорским чином покойника, сварливая и неугомонная
женщина, которая никогда не могла простить Наполеону преждевременную смерть ее звенигородской коровы, погибшей в Отечественную войну 1812 года.
— Варваре-то улыбнулся бы радостью какой! Чем она тебя прогневала, чем грешней других? Что это:
женщина молодая,
здоровая, а в печали живет. И вспомяни, господи, Григорья, — глаза-то у него всё хуже. Ослепнет, — по миру пойдет, нехорошо! Всю свою силу он на дедушку истратил, а дедушка разве поможет… О господи, господи…
Здесь бывают все: полуразрушенные, слюнявые старцы, ищущие искусственных возбуждений, и мальчики — кадеты и гимназисты — почти дети; бородатые отцы семейств, почтенные столпы общества в золотых очках, и молодожены, и влюбленные женихи, и почтенные профессоры с громкими именами, и воры, и убийцы, и либеральные адвокаты, и строгие блюстители нравственности — педагоги, и передовые писатели — авторы горячих, страстных статей о женском равноправии, и сыщики, и шпионы, и беглые каторжники, и офицеры, и студенты, и социал-демократы, и анархисты, и наемные патриоты; застенчивые и наглые, больные и
здоровые, познающие впервые
женщину, и старые развратники, истрепанные всеми видами порока...
К передрягам и интригам «большого» и «малого» двора m-lle Эмма относилась совсем индифферентно, как к делу для нее постороннему, а пока с удовольствием танцевала, ела за четверых и не без удовольствия слушала болтовню Перекрестова, который имел на нее свои виды, потому что вообще питал большую слабость к
женщинам здоровой комплекции, с круглыми руками и ногами.
Еще страннее было для нас то, что в ней было, при гостях и без гостей, две совершенно различные
женщины: одна, при гостях, молодая,
здоровая и холодная красавица, пышно одетая, не глупая, не умная, но веселая; другая, без гостей, была уже немолодая, изнуренная, тоскующая
женщина, неряшливая и скучающая, хотя и любящая.
Кроме
женщин, Ефимушка ни о чем не говорит, и работник он неровный — то работает отлично, споро, то у него не ладится, деревянный молоток клеплет гребни лениво, небрежно, оставляя свищи. От него всегда пахнет маслом, ворванью; но у него есть свой запах,
здоровый и приятный, он напоминает запах свежесрубленного дерева.
— Не набрасывайтесь на пищу! — испуганно заявила
женщина. Она оказалась молодой девушкой; ее левый глаз был завязан черным платком.
Здоровый голубой глаз смотрел на меня с ужасом и упоением.
— Да помилуйте, если в вас нет искры человеколюбия, так вы, по крайней мере, сообразите, что я здесь инспектор врачебной управы, блюститель законов по медицинской части, и я-то брошу умирающую
женщину для того, чтоб бежать к
здоровой девушке, у которой мигрень, истерика или что-нибудь такое — домашняя сцена! Да это противно законам, а вы сердитесь!
Сама по себе она была очень хорошая
женщина, с
здоровыми инстинктами и честная — не головной честностью, а по натуре.
О чем?» Он в мыслях оскорблял ее и себя, говоря, что, ложась с ней спать и принимая ее в свои объятия, он берет то, за что платит, но это выходило ужасно; будь это
здоровая, смелая, грешная
женщина, но ведь тут молодость, религиозность, кротость, невинные, чистые глаза…
И было странно, обидно и печально — заметить в этой живой толпе грустное лицо: под руку с молодой
женщиной прошел высокий, крепкий человек; наверное — не старше тридцати лет, но — седоволосый. Он держал шляпу в руке, его круглая голова была вся серебряная, худое
здоровое лицо спокойно и — печально. Большие, темные, прикрытые ресницами глаза смотрели так, как смотрят только глаза человека, который не может забыть тяжкой боли, испытанной им.
В то время ему было сорок три года; высокий, широкоплечий, он говорил густым басом, как протодьякон; большие глаза его смотрели из-под темных бровей смело и умно; в загорелом лице, обросшем густой черной бородой, и во всей его мощной фигуре было много русской,
здоровой и грубой красоты; от его плавных движений и неторопливой походки веяло сознанием силы.
Женщинам он нравился и не избегал их.
Евсей часто бывал в одном доме, где жили доктор и журналист, за которыми он должен был следить. У доктора служила кормилица Маша, полная и круглая
женщина с весёлым взглядом голубых глаз. Она была ласкова, говорила быстро, а иные слова растягивала, точно пела их. Чисто одетая в белый или голубой сарафан, с бусами на голой шее, пышногрудая, сытая,
здоровая, она нравилась Евсею.
Для этой
женщины со
здоровым, положительным умом беспорядочная обстановка с мелкими заботами и дрязгами, в которой мы теперь жили, была мучительна; я это видел и сам не мог спать по ночам, голова моя работала, и слезы подступали к горлу. Я метался, не зная, что делать.
— Ах, да, действительно, — воскликнула Елена грустно-насмешливым голосом, —
женщина прежде всего должна думать, что она самка и что первая ее обязанность — родить
здоровых детей,
здоровой грудью кормить их, потом снова беременеть и снова кормить: обязанность приятная, нечего сказать!
Оно отнимает у государства тысячи молодых,
здоровых и талантливых мужчин и
женщин, которые, если бы не посвящали себя театру, могли бы быть хорошими врачами, хлебопашцами, учительницами, офицерами; оно отнимает у публики вечерние часы — лучшее время для умственного труда и товарищеских бесед.
Он жил свою молодость как живут все молодые,
здоровые, неженатые люди, т. е. имел сношения с разного рода
женщинами.
Рассказывали разные истории. Между прочим, говорили о том, что жена старосты, Мавра,
женщина здоровая и неглупая, во всю свою жизнь нигде не была дальше своего родного села, никогда не видела ни города, ни железной дороги, а в последние десять лет все сидела за печью и только по ночам выходила на улицу.
Он успел посмотреть себя ребенком, свою деревню, свою мать, краснощекую, пухлую
женщину, с добрыми серыми глазами, отца — рыжебородого гиганта с суровым лицом; видел себя женихом и видел жену, черноглазую Анфису, с длинной косой, полную, мягкую, веселую, снова себя, красавцем, гвардейским солдатом; снова отца, уже седого и согнутого работой, и мать, морщинистую, осевшую к земле; посмотрел и картину встречи его деревней, когда он возвратился со службы; видел, как гордился перед всей деревней отец своим Григорием, усатым,
здоровым солдатом, ловким красавцем…
— Не обижайте этой
женщины, — перебил ее строго граф, — она дочь моего старого друга и полумертвая живет в моем доме. В любовницы выбирают
здоровых.
В снотворном застое, в безвыходном море лжи, у большинства
женщин снаружи господствовала условная мораль — а втихомолку жизнь кишела, за отсутствием
здоровых и серьезных интересов, вообще всякого содержания, теми романами, из которых и создалась «наука страсти нежной».
Он никогда бы уж не мог полюбить
здоровую, крепкую, краснощекую
женщину, но бледная, слабая, несчастная Таня ему нравилась.
Есть такая нравственность и такой закон, чтобы молодая,
здоровая, самолюбивая
женщина проводила свою жизнь в праздности, в тоске, в постоянном страхе и получала бы за это стол и квартиру от человека, которого она не любит.
Вы все здесь, семь, восемь
здоровых, молодых мужчин и
женщин, спали до десяти часов, пили, ели, едите еще и играете и рассуждаете про музыку, а там, откуда я сейчас пришел с Борисом Александровичем, встали с трех часов утра, — другие и не спали в ночном, и старые, больные, слабые, дети.
женщины с грудными и беременные из последних сил работают, чтобы плоды их трудов проживали мы здесь.
Яков догадывался о том, кто она отцу, и это мешало ему свободно говорить с ней. Догадка не поражала его: он слыхал, что на отхожих промыслах люди сильно балуются, и понимал, что такому
здоровому человеку, как его отец, без
женщины трудно было бы прожить столько времени. Но все-таки неловко и перед ней, и перед отцом. Потом он вспомнил свою мать —
женщину истомленную, ворчливую, работавшую там, в деревне, не покладая рук…
Обед нам стряпает чернобровая дама, солдатка Варвара Кирилловна,
женщина лет двадцати двух, статная,
здоровая — очень интересный человек: разговаривает она больше улыбками красных и сочных губ да тёмных, насмешливых глаз, держится строго — попробовал было Алёха шутки с нею шутить, но быстро отстал и начал относиться почтительно, именуя её по отчеству.
— Мужик-то я был ничего, приятный,
здоровый,
женщину привлечь особых трудов не испытывал, ну, а сдаётся она — тут и пошёл дому развал! Зол был человек, уподобихся неясыти пустынному! Бивали меня, конечно, ногу вот капканом пересекло, потом в больнице отрезали её…
— Не знаю, как и сказать! Видишь ли, режу я вчера вечером лозняк на верши, вдруг — Марья Астахова идёт. Я будто не вижу — что мне она? «Здравствуй», — говорит, и такая умильная, приветная. «Здорово, — мол, — бесстыдница!» Ну, и завязался разговор. «Какая, дескать, я бесстыдница, ведь не девка, а вдова, муж, говорит, у меня гнилой был, дети перемерли, а я
женщина здоровая, тело чести просит, душа ему не мешает».
Агишин. Потому что свежесть, сила — чего же еще! Уж как там ни финти перед
женщиной, а коли натуры мало, так не много возьмешь! А у вас этой
здоровой любви…
В селе Гаях, в его каменном, крытом железом, доме жила старуха мать, жена с двумя детьми (девочка и мальчик), еще сирота племянник, немой пятнадцатилетний малый, и работник. Корней был два раза женат. Первая жена его была слабая, больная
женщина и умерла без детей, и он, уже немолодым вдовцом, женился второй раз на
здоровой, красивой девушке, дочери бедной вдовы из соседней деревни. Дети были от второй жены.
У Марфы, кроме побоев на лице, были сломаны два ребра и разбита голова. Но сильная,
здоровая молодая
женщина справилась через полгода, так что не осталось никаких следов побоев. Девочка же навек осталась полукалекой. У нее были переломлены две кости руки, и рука осталась кривая.
Мерчуткина. Я
женщина слабая, беззащитная… На вид, может, я крепкая, а ежели разобрать, так во мне ни одной жилочки нет
здоровой! Еле на ногах стою и аппетита решилась. Кофей сегодня пила и без всякого удовольствия.
— Я
женщина беззащитная, слабая, я
женщина болезненная, — говорила Щукина. — На вид, может, я крепкая, а ежели разобрать, так во мне ни одной жилочки нет
здоровой. Еле на ногах стою и аппетита решилась… Кофий сегодня пила, и без всякого удовольствия.
С целью решения вопроса, заразительно ли молоко
женщин, больных сифилисом, Падова привил четырем
здоровым кормилицам молоко, взятое от сифилитички; результат во всех случаях получился отрицательный [Лансеро, стр. 614.]. Этим же вопросом занимался д-р Р. Фосс; он привил в Калинкинской больнице молоко сифилитической
женщины трем проституткам, «давшим на опыт свое согласие».
«Среди тех ничтожно-мелких искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и
здоровых молодых мужчины и
женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило все и царило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление, очевидно, поддельно. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах».
Сам Дмитрий в восторге от своего поступка. Но что вызвало этот поступок? Только ли «искра божия», вспыхнувшая в разнузданном хаме? Или, рядом с нею, тут было все то же утонченное нравственное сладострастие, которого
здоровой крови даже не понять: «Вся от меня зависит, вся, вся кругом, и с душой, и с телом. Очерчена». А он, как Подросток в своих сладострастных мечтах: «они набегут, как вода, предлагая мне все, что может предложить
женщина. Но я от них ничего не возьму. С меня довольно сего сознания».
Мальчик трусливо приотворил дверь, и оттуда донесся громкий разговор. Два мужских голоса,
здоровых и высоких, и один женский — звонкий и раскатистый голос молодой
женщины.
У него была жена, совершенно исключительная по достоинствам
женщина, была куча
здоровых детей, была слава, кругом его была русская природа и русский народ, который он привык любить с детства больше всего на свете…»
Через три дня мы пришли в Маймакай. Город был битком набит войсками и бежавшими из деревень жителями. Жутко было войти в фанзу, занятую китайцами. Как разлагающийся кусок мяса — червями, она кишела сбитыми в кучу людьми. В вони и грязи копошились мужчины,
женщины и дети,
здоровые и больные.
Подгорин улыбался ей и девочкам, но ему было странно, что эта
здоровая, молодая, неглупая
женщина, в сущности такой большой, сложный организм, всю свою энергию, все силы жизни расходует на такую несложную, мелкую работу, как устройство этого гнезда, которое и без того уже устроено.
Сестры были единственным женским элементом в огромном скопище
здоровых, крепких, лишенных
женщин мужчин.
Молодая
женщина,
здоровая, умница, без всяких предрассудков.
— Чтобы кончить наш спор, — сказал Ранеев, — как медиатор ваш, позволю себе порешить его так: вы оба вложили в него большую долю правды. Но чтобы толковать основательно о нашем обществе, о воспитании
женщин, мало простого разговора, надо написать целый том. Да и пишут об них целые трактаты. Добрый знак. Покуда дела от них только коммуны да стриженные в кружок волосы; Бог даст примемся и за разумное воспитание, как его понимает
здоровая англосаксонская раса в Европе и в Америке.